Автор: А. Монахов

Источник: «Комсомольская Правда», 1992 г

Егор Летов сегодня считается многими лидером рок-андеграунда. Он — отец-вдохновитель легендарной ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ. Известен крайним экстремизмом (в творчестве). Своей духовной родиной называет 60-е годы, а ГРАЖДАНСКУЮ ОБОРОНУ — по духу группой Вудстока. Самым главным из сделанного, вероятно, считает стих «Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг».

Существуют группы, которые нельзя слушать для развлечения, потому что, как бы они ни подходили к человеку — милостиво или с такой любовью, что хуже ненависти, — но в любом случае он оказывается выброшен за флажки повседневности. Ничто же сумнящеся, к первым отношу АКВАРИУМ, ко вторым же — ГРАЖДАНСКУЮ ОБОРОНУ.

БГ, несмотря на свою внешнюю доброту (как бы), терпимость к слабостям человеческим — стоит ли продолжать наивное перечисление дальше, — давно находится с той стороны зеркального стекла, а мы — здесь. И даже Кэролл вряд ли в состоянии сделать преграду проходимой: дело не в том, что Гребенщиков этого не хочет — мы этого боимся. «Мне жаль, а могли бы быть люди».

Здесь чудится слабое соприкосновение двух антиподов (внешне) русского рока.

Один спел:
«Мы пили эту чистую воду.
И мы никогда не станем старше».

Другой:
«Земля смердит до самых звезд.
Никому не бывать молодым».

«Любовь — это все, что мы есть», — путь наиболее привычный. Но есть и иной, зеркально отраженный, — «возненавидеть себя как брата». Наиболее задумчивые могли бы предположить ближайший во времени источник конструкции — «Три версии предательства Иуды» Борхеса. Из них наиболее занятной представляется последняя: «Бог… мог избрать любую судьбу из тех, что плетут сложную сеть истории, он мог стать Александром, или Пифагором, или Рюриком, или Иисусом, он избрал самую презренную судьбу: он стал Иудой». Вот и Егор Летов во многом пишет как бы «от противного»: от ненависти, от жестокости, от натурализма.

«Любовь, по-моему, вообще — вещь весьма страшноватая. В обычном понимании. Все настоящее — вообще страшновато… Мне все говорят — у меня, мол, одна чернуха, мракобесие, депрессняк… Это еще раз говорит о том, что ни хрена никто не петрит! Я вот совершенно трезво и искренне сейчас говорю: все мои песни (или почти все) — именно о любви, свете и радости» (Егор Летов в интервью рок-журналу «КонтрКультура»).

Я бы осмелился предположить религиозные корни его музыки.

Вера — вообще вещь опаснейшая. «Лишь когда вы все отречетесь от меня, я вернусь к вам» — это Заратустра у Ницше. А еще говорят, что Всевышнему гораздо больше по душе одинокие богохульники, нежели толпы слащавых льстецов.

«Кто покинет явь помойной ямы ради снов?
Ради горстки безрассудства кто продаст отчизну?
Кто сдохнет первым?»

Недоуменное молчание было ему ответом наверное, ждали личного примера. Разве не достаточно было уже двух смертей — одной на кресте под палящим солнцем, другой — в темноте ночи с удавкой на шее. Один осмелился принять на себя будущее поклонение толпы, другой согласился с вечными поношениями. Но —

«Иуда будет в раю.
Иуда будет со мной».

Перед Богом они окажутся одним человеком. После этого обычному «мыслящему тростнику» ничего не остается: «Цель у нас едина — суицид, Пусть будет легко».

Успокойтесь, моралисты, это всего лишь очередная жесткая метафора. После тех двоих стоит ли и можно ли продолжать прежнее существование?

«Сид Вишес умер у тебя на глазах.
Ян Кертис умер у тебя на глазах.
Джим Моррисон умер у тебя на глазах.
А ты остался таким же, как был».

Впрочем, можно быть, не стоит их так-то уж всерьез, человеки все же.

А ведь все так просто (ведь все так сложно): «Убей в себе государство», «при любом госстрое я партизан». Это значит — двигаться без малейшей надежды на конечную остановку, стремясь сохранить себя — ради себя самого, пусть даже в ржавом бункере.

«Добровольно ушедший в подвал.
Заранее обреченный на полнейший провал.
Я убил в себе государство».

Процесс убийства растягивается на все сто лет одиночества. Говорят, так должен был называться новый альбом Егора Летова. Пока же появилась его первая пластинка — двойник Все Идет По Плану…