Автор: Алена Вислякова

Источник: приложение к «Weekend» от 04.04.08

Очень сложно сейчас говорить, конечно. Так часто бывает, когда оставляет нас хороший человек, художник, и начинаются сразу всякие разговоры, начинают по всем углам о нем стенать, посыпая пеплом волосы — столько раз мы уже это все проходили…

Не могу сказать, что мы с ним дружили. Меня просто грело то, что он есть! Меня грело то, что человек дошел до предела, до упора, и какие-то границы, рвы какие-то, бездны — он до них дополз, долетел… И себя я с ним никогда не пытался сравнивать, потому что искусство — это не спорт, и нужно быть единственно необходимым и неповторимым. Я более лиричен, мне кажется — он более резкий был человек. У меня же другие штольни, другие шахты, другие коридоры и другие пространства, но то, что мы в одном поле, «русском поле экспериментов» — я всегда это чувствовал.

Помню, как состоялась наша первая встреча… Был такой рок-десант в Крыму, куда приехал как-то весь наш рок-клуб — целый десант ленинградского рока — во главе с Костей Кинчевым, с «Алисой», с Мишей Борзыкиным, Рикошетом… Петя Мамонов выступал — из Москвы тоже были ребята — очень много было людей! Жили мы в Крыму в какой-то общаге на матрасах, купались в море и играли концерты. Егор Летов пришел к нам как раз во время нашего концерта на двоих с Петей Мамоновым. Я помню это ощущение весеннее такое: он был молод, глаза горели, очки сверкали, кулачки чесались — очень хорошее впечатление тогда от него осталось. Мы много говорили о поэзии, о рок-музыке — теплый такой разговор получился… Конечно, потом мне уже был немного не по душе некий его радикализм плакатного свойства, с чем-то я не соглашался, безусловно. Но мне Егор Летов намного ближе, чем некоторые группы, которые я называю группы «Брат-2». Он был очень искренен — и в прорывах своего сознания, и в своих заблуждениях, и это было хорошо видно и слышно. Летов мне нравился потому, что он думал о серьезных вещах, о которых думают настоящие художники — о мире, о личности, о бытие.

Его альбом «Сто лет одиночества» я считаю просто гениальным — он стоит у меня на полке рядом с Моррисоном и Башлачевым, и я часто его переслушиваю. А саунд какой! Настоящий панк, когда ржавым ножом по стеклу… Это все было очень честно, никакого заигрывания ни с кем, такая обнаженность во всем, очень мощно. Для меня он всегда был той крайней чертой, границей свободы, далее которой уже, наверное, полный беспредел! Это такое зияющее черное и сверкающее белое, абсолютная погруженность и внимательное отношение, сочувственное проживание с этой грязью жизни и прорыв в какие-то духовные небеса, вершины. Тьма и свет — вот что такое Егор Летов. Удивительное творчество на разрыв аорты, как писал Мандельштам, кажется. И то, что он погиб — «порвало» его, конечно, потому что было много чувства, сердца, какого-то несогласия с этими законами Князя Тьмы, который правит на этой земле нами.

Егор был неудобоварим, несъедобен, не вкусненький такой пирожок с мясом — он был настоящий, каким и должен быть рок-н-ролл. Очень хорошо он крикнул в середине 90-х — как раз тогда, когда многие не знали, как себя вести: кто-то пошел в гламур, кто-то пошел в сторону корпоративничков, кто-то начал двигаться в унисон с попсой, кто-то ушел в глухое пьянство и такой интеллектуальный аборт, начал себе делать духовное харакири. А Летов тогда мощно сказал своим творчестовм: «Ребят, вы что, опухли, что ли?» Он в то время как раз и удержал на своих худых плечах тот рок, который мы знаем и любим, тот самый «рок протеста».

Что есть рок-музыка? Для меня это не Чак Берри или Литтл Ричард и даже не Джимми Хендрикс, в конце концов. Рок — это совершенно другое. Это крайняя степень свободы, какой-то безумной энергии и духа! Это не просто какая-то музыкальная форма типа «буги-вуги каждый день» или ночь — чушь это все для нас, для россиян. Для нас это татаро-монгольское нашествие, это Киевская Русь. От язычества до Крещения, от Ивана Грозного до Второй Мировой войны — вот что такое рок для нас! Поэтому говорить и петь об этом со спокойным выражением лица и ровным отстукиванием времени сердцем невозможно. Каждый концерт должен быть как последний, иначе это ложь, брехня и вранье! Вот это и есть наша рок-музыка, наш рок. И таким было творчество Егора Летова. Самый бешеный, наверное, был в русском роке человек, самый непродажный и неподкупный. Вы его не могли увидеть на каких-нибудь вечеринках в «куршевелях», где пляшут некоторые наши коллеги голые на столах. Он был очень принципиальным человеком! Концерты «Г. О.» — как строчка в его песне: «вечная весна в одиночной камере». Где-то он и сам был этой вечной весной, но в одиночной камере.

Его везде запрещали. В совсем недавние времена его вообще не было в эфире, и я помню, как мы пытались что-то сделать. Я ему звонил, предлагал сделать интервью — были еще некоторые возможности. Он тогда отказался и, на самом деле, правильно сделал, потому что нашу передачу о рок-музыке тоже не показали, в итоге: мы ходили на многие телеканалы, но это уже все было неформат. Егора не крутили ни по радио, ни по телевидению, потому что в нем эти все акулы шоу-бизнеса, все эти серые людишки чувствовали истинную опасность — опасность той настоящей свободы, которая была в его творчестве. Естественно, что настоящий протест, настоящий рок заменили какими-то суррогатами, разными матерщинниками беспонтовыми, маргинализировали этот протест, вбили его в помойку обычную и дали обществу этот суррогат, эти «блинчики» — и все! Это ужасно, на самом деле, но власть наша так поступает. Хотите протест? — Пожалуйста! Человек матерится, и это уже называлось протестом. А где тут протест? Егор был выше этого, хотя он использовал нецензурную речь в своем творчестве. Я против этого всегда, если честно, и себе, как человеку верующему, этого не позволяю, но в его песнях и стихах часто это было достаточно гармонично, потому что он доходил до грани, до черты. Были вот раньше на Руси юродивые — в 15-16 веках особенно был самый значительный «взрыв». Юродивые говорили очень мощно и правдиво, при этом грубо и грязно, языком площадей, но говорили о самом настоящем — Егор был как раз таким. Это был, наверное, последний юродивый нашего времени. Он был похож чем-то на Джерри Гарсиа, который часто ночевал под мостом, даже имея какие-то деньги, но его это особо не волновало. Ничего материального — все это для него было тленом и ржею, как в той молитве. Егор был не то чтобы панк, не то чтобы изгой — он был духоборец, боец духа, это было для него главным. Он очень чисто жил.

Это был самый неистовый поэт, самый не ангажированный никем и ничем. Его творчество было совершенно независимым, для него не существовало ни государственных, ни творческих, я думаю, ни моральных авторитетов, так же как и для молодежи альтернативной, которая его обожала и слушала, и я думаю, будет еще долго слушать — это наше будущее, которое еще только родится. Моррисон, Башлачев, Егор Летов, Виктор Цой — они на наших полках. Эти кассеты и диски, эти слова и музыка, эти песни ржаветь не будут никогда! И главное, что в них — это дух, конечно. Это все уже замечательная классика, которую будут открывать для себя новые поколения неуспокоенных и несогласных, которые будут черпать оттуда дух, будут «прикуривать» от этих песен и жить и рубиться дальше. Это музыка несогласных, не гламурных людей, музыка людей ищущих, во многом, маргинальных, безусловно.

Стагнация, которую сейчас культивирует наше правительство — вернее, стабильность, о которой так много говорят ныне — это смерть! Сейчас проповедуется смерть в душах, мозгах, такой покой бесконечный, и много теперь успокоенной молодежи. Я вот часто хожу по улицам пешком — наш город создан для того, чтобы ходить по нему пешком! — и много вижу молодежи с глазами «Дома-2», набриолиненной, воняющей современным парфюмом — таких лощеных молодых юношей и барышень с абсолютно пустыми глазами! Сейчас культивируется это «племя молодое, незнакомое», не страдающее и не сопереживающее. У большей части молодежи главная проблема сейчас — это отсутствие этических норм, духовных и душевых границ. Они не ведают ни добра, ни зла — время пустоты такое… Но не все, слава Богу! Есть альтернатива, есть пытливая, умная и ищущая молодежь, и она всегда будет, хотя, может быть, ее стало меньше. Произошел такой серьезный откат, настало время маньеризма, завинчивания гаечек, выдоха какого-то, но я думаю, что через несколько лет начнется новое цунами!

Когда ушел СашБаш, было начало перестройки, и дверь какая-то хлопнула тогда в эту бесконечную гражданскую войну и в телах, и в умах, и в жизни, в наших отношениях во всех. И сейчас с уходом такого большого поэта, певца и музыканта, как Егор Летов, тоже какая-то часть эпохи, какая-то часть истории России закончилась — наверное, ее самая свободная часть. Тот же хлопок дверью — и началось уже другая Россия, другая история и другая жизнь. Это очень серьезная тема: поэт и время, поэт и страна, художник и время, художник и происходящее, художник и динамика жизни. Иногда дышится в унисон с этим временем, а иногда — нет. И тогда Поэты уходят, оставляя нам какие-то маячки, чтобы думать и размышлять дальше…