Автор: Алексей КУРБАНОВСКИЙ

Акустический концерт Егора Летова в клубе «Полигон» с презентацией альбома «Солнцеворот» вызвал сильный ажиотаж среди питерской экстремистской молодежи: по слухам, было продано около 700 билетов. Во всяком случае, задолго до начала акции здание на Лиговке было густо облеплено со всех сторон: там роились и панки, и алисоманы) и даже, кажется, металлисты; самым юным никак нельзя было дать много больше 10-ти. Копы и прочие security столь свирепо «блюли» узенькую дверь, что пролезть внутрь составляло колоссальную проблему даже для обладателей билетов — ну, а в запакованном зале, напоминавшем инфернальную сауну, вели себя на редкость чинно, затаив дыхание, внимали словесам со сцены, да глазели на экран, куда туманно проецировалось крупным планом лицо поющего Егора. Полуторачасовой концерт (с ответами на записки из публики) вместил 29 песен: правда, большинство старых хитов, но прозвучали и «Солнцеворот», и «Дембеля», и «Туман» Колкера/Рыжова, и «Мы Идем В Тишине» «Черного Лукича» Кузьмина. Со сцены Егор подтвердил свой непременный экстремизм, почтил группу NIRVANA и осудил недавнюю национал-большевистскую акцию по «захвату» крейсера «Аврора» как откровенное ребячество. Кажется, у всех собравшихся сложилось ощущение, что они присутствовали при чем-то чрезвычайно важном, серьезном и дразняще-альтернативном. После концерта в гримерке, в сумбурной атмосфере, усталый, но, как всегда, собранный Лотов изобретательно отражал хаотичные наскоки со стороны разноперых mass-media.

ТВОРЧЕСТВО

Егор, расскажи про последний альбом — как появилась идея его создания, что вдохновляло, как шла работа...?

Идея появилась после октября 1993 года. Мы поняли, что не можем оставаться в стороне. Наше оружие — что можно было сделать в то время — это музыка, песни. Первая идея была записать что-то вроде двух больших сорокапяток, где были бы задействованы ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ, ДК, ЧЕРНЫЙ ЛУКИЧ, мы, может быть, еще кто-нибудь. Я сочинил тогда песни «Родина», «Победа». Но постепенно выяснилась невозможность такого проекта по причине тяжелой ситуации, в том числе, финансовой. Затем стало понятно, что замысел перерастает во что-то большее... В 94-м году я сочинил почти все песни из вышедшего двойника — «Солнцеворот» и «Невыносимая Легкость Бытия» — они писались как одно целое. Записывать стали в 95-м. У меня принцип «сделай сам», так что начали работать в домашних условиях, на «Опимпе». Когда записали первые 9 песен, наш бывший директор Евгений Грехов неожиданно (для меня) привез цифровой восьмиканальник, и пришлось затратить около десяти месяцев, чтобы адаптировать записи с «Олимпа» к цифровым записям. На самом деле, это была ошибка, надо было, конечно, записывать все заново, а то невозможно состыковать по звуку ни орган, ни голос. Затем, когда мы наконец-то все состыковали, довольно быстро записали болванки обоих альбомов. Технически запись сделана довольно интересно, потому что там много хитростей — например, играют восемь гитар в унисон...

Все гитары — твои?

Да, мои. Мы сделали такой звук, какого, вероятно, нет в природе. Мы полностью добились того, чего хотели. Если, например, об альбоме «Сто Лет Одиночества» я мог говорить, что мы максимально приблизились к тому, что хотели выразить, то здесь — сделали все, как надо, хоть и ушло чудовищное количество времени и энергии. Присутствует и метафизический план, неотделимый от нашего творчества. Как только записали альбом — около года назад — из группы неожиданно, в последний момент, ушел Кузьма (Рябинов). Как раз когда он должен был подкрутить ручки и отрегулировать свой бас.

Вы поссорились?

Нет. Просто он ушел, без объяснения причин, уехал. Сейчас он находится где-то в Ленинграде. Ушло еще три месяца, чтобы научить нашего нового гитариста Махно всем партиям, чтобы он адаптировался.

Это ваш старый знакомый?

Конечно, он из группы РОДИНА.

Какой из двух альбомов лично тебе ближе?

Они очень разные, хотя части единой работы, отражающей нашу жизнь в коммуне почти за полтора года. Я сначала хотел сделать альбом «Новый день», куда вошла бы песня ?Родина«, и так далее — боевой такой альбомчик, минут на тридцать. Потом он еще больше оброс песнями. В окончательном варианте первый альбом «Солнцеворот», там обложка просто роскошная. Это прямое руководство к действию. Второй альбом — более философский, что ли... Там о том, что нужно осмыслить для действия.

На обложке «Легкости бытия» картина Иеронима Босха — прокомментируй...

«Искушение святого Антония» — сидит, значит, такой Антоний над рекой...

А на него всякая чертовщина лезет?

Нет, она там не очень густо лезет, и это важно — не так, как в других картинах у Босха. А лицо у этого человека, сидящего у воды такое облегченное, терпеливое. Это состояние альбом и выражает. Мы, можно сказать, частенько в таком состоянии находимся, когда хочется, да и возможно, просто так вздохнуть — ф-ф-ух.

Тем не менее, в текстах альбома появляется отнюдь не святой Антоний, а Ленин — например, есть песня «В Ленинских Горах»...

Это не мой текст, а «Черного Лукича» (Вадима Кузьмина), там неожиданный ракурс... У него была строчка «Кому не нужен Бог» — я ее изменил, в первом куплете я пою «В кого не верил Бог», во втором — «В кого не верит Бог», и в третьем «Кому не нужен Бог», и получился смысл метафизический... Песня, собственно говоря, про что? Про то, что Ленин умер в октябре 93-го. Так и надо было, в самом деле, назвать песню, чтоб никаких вопросов не возникало.

По каким соображениям включена на альбом песня «Про Дурачка»?

Я давно это хотел сделать... Изначально, когда я писал «Прыг-Скок», было два варианта «Дурачка» — электрический и акустический. Я ощущал, что у меня недостаточно технических возможностей, чтобы воплотить то, что хотел — тот вариант, голосовой, что появился на пластинке, должен был включать 18 голосов. Удалось записать только четыре, потому что стеклоферритовая записывающая головка не позволяет сделать разрежение между голосами...

А женский голос на подпевках зачем появился?

То, что женский голос появился — это, я думаю, просто наповал, то есть, по-моему, совсем гениально — когда там звучит строчка: «Моя мертвая мамка вчера ко мне пришла...» — Мне неловко говорить — то есть, работа закончена, мы победили... Лучший альбом, наверное — если уж и не всего рока, то наш, во всяком случае. Впрочем, в нем самом все сказано.

На концерте ты упомянул о совместном музыкальном проекте с братом Сергеем — нельзя ли поподробнее...

Проект следующий: это будет группа ударных инструментов Михаила Жукова — три человека, потом брат и я, вот и все. Главный принцип, по которому строится этот проект максимальная энергетическая отдача всех пятерых.

И какой же материал эта группа будет играть?

Не скажу, потому что пока не знаю сам. Сделаем.

Пение, тоесть, тексты, будут?

Да, конечно. То есть, я, видимо, буду с гитарой, и буду петь, брат будет с саксофоном, или с чем угодно... Мы решили, что проект будет одноразовый — один концерт и одна запись, и на этом все закончится. Я долго хотел как-то связаться с братом, использовать его в последних альбомах, но он много разъезжал, а мы сидели практически безвылазно в Сибири и работали.

ПОЛИТИКА

Егор, довольно трудно уследить за твоими развивающимися политическими симпатиями и антипатиями. Не мог бы ты как-то прокомментировать последние изменения в этой области?

О каких изменениях речь? Я на концерте сегодня объяснял: мы не изменились, какими были, такие и есть. Это ситуация в мире меняется. Сейчас мы поддерживаем Александра Лукашенко, причем готовы поддерживать, в том числе, и действием, оружием.

А кого, например, из российских деятелей?

Да там просто нету никого... Лукашенко придет к власти в России и наведет порядок. Может быть и другой, военный вариант развития событий, но в первом случае все пройдет более цивилизованно, что ли.

У тебя на куртке значок Че Гевары — что это значит?

Я бы не хотел устанавливать моду, чтоб каждый дурак что-нибудь носил, дело здесь серьезное... Хочу сказать: мы люди дела. Думаю, что сейчас эпоха политиканов прошла. Не имеет смысла заниматься какой-то болтовней: это, мол, хорошо, а то — плохо. Всем все ясно, все уже расставлено по своим местам. Разоблачения уже не работают, надо действовать.

Ты говоришь, что всем все ясно — но согласно социологическим опросам, в умах сейчас царит такая путаница...

Ясно, допустим, голодному человеку, что он голоден, а сытому — что он сыт? Или, например, любому, так сказать, материально обеспеченному человеку сейчас ясно, что ему страшно. Произошел раскол общества на тех, кому страшно, и тех, кому не страшно. Те люди, которым не страшно — они делают, что хотят, и сделают: они придут к власти. Это мы.

Вы — это кто?

Широкий вопрос... Общество сейчас дошло до такого состояния, что появилась определенная прослойка — люди, кому нечего терять. Идеология в данном случае роли, можно сказать, никакой не играет. Все революции случаются не по идеологическим причинам, но, скорее, бессознательно. Те, кому нечего терять — люди прямого действия, экстремисты, боевики. Они могут быть бедными, голыми, учеными-интеллектуалами, но главное — это их готовность к действию.

Известно, что Юрий Шевчук ездил в Чечню, пел там свои песни... Каково твое отношение к такому поступку?

По-моему, это — театр Кабуки, и больше ничего. Мы тоже хотели в Чечню поехать, но возникли трудности... Но я бы поехал в Чечню не для того, чтобы песни петь (хотя песни я там, конечно, пел бы в окопах). Но главное: я бы поехал в Чечню, чтоб воевать, бороться. Мы также хотели поехать в Сербию, и нас снова не пустили. Все это не так-то просто.

В одном из твоих интервью ты говорил нечто вроде того, что Советскому Союзу надо было объединяться с Гитлером — и идти воевать с Западом.

Я об этом часто говорил, но могу и повторить... Всем известно, что была война, в которой мы немцев разбили (можно было и сильнее сказать). Наш народ очень долго раскачивается, но когда довели до Сталинграда — то мы и дали в ответ как следует... Но вообще-то СССР и Германия — это были две родственные культуры, сходные социальные системы, надо было, конечно, объединяться... Отличие было в одном: немцы, вследствие своей романтической традиции, умозрительной философии и так далее, пришли к чудовищным результатам — когда из людей стали мыло варить. У нас такое представить себе невозможно. Поэтому немцы тем самым подписали себе смертный приговор, и наша победа над ними была совершенно естественна, закономерна и справедлива. Мощная была война, здоровая. Жаль, правда, что на Германии остановились, надо было нам всю Европу занять.

МЕТАФИЗИКА

Егор, каково вообще твое отношение к вере?

Это большой вопрос — часа на четыре отвечать... Я могу, конечно, сказать, что я атеист. Либо, скажем так: я верю во все. Вообще во все. По-моему, дело не в том, что ты, лично ты ощущаешь и думаешь, а в том, как ты действуешь. А действовать надо так, как будто ничего нет — ни Бога там, и ничего другого...

И тебя самого как бы нет?

И тебя нет.

Ты говоришь о трансперсональных переживаниях — может быть, имеешь в виду достижение такого состояния через наркотики?

В работе над последними альбомами — непосредственно. Поскольку записи делались на максимуме самоотдачи, для этого мобилизовались чудовищные стимуляторы, вот все и писалось буквально со слезами на глазах...

В этих твоих словах, да и в ваших выступлениях, много какой-то мрачной, отрицательной энергетики — то ли это впечатление, какое вы стремитесь создать?

Могу сказать: может, конечно, мы и мрачные люди, но прежде всего мы солдаты — скажем так, те бесы, которые охраняют Рай. Может, я и не видел, что там, внутри... Мне кажется, люди делятся на два лагеря, которые воюют с противоположных сторон. И есть середина, болото, ни туда, ни сюда, ни горячие, ни холодные — теплые... Иными словами, есть те, которые хотят, и те, которые хотят хотеть. Мы хотим, и мы делаем.

Но конфликт, война несут разрушение...

Нет, война не несет разрушения. Война — главная ось этого мира, главная созидательная сила. Война — это прогресс, преодоление косности, инерции. Война — это, прежде всего, война с самим собой, чтобы преодолеть какой-нибудь недостаток, или комплекс свой.

Откуда же у победителей такая опустошенность?

Вероятно, опустошенность — неверное слово. Победители — мудрые люди, и у каждого из них — состояние свершения, а оно печальное. Мудрый человек — он платит всем своим, самим собой, чтобы было хорошо другим. Это необходимая жертва. Есть притча: пока ты поднимаешься на гору, думаешь, что это самое главное, но вот поднялся, а там спуск, и еще одна гора, еще выше и страшнее первой, и далее. Я верю, что история человека и человечества не круг, а спираль, стремящаяся все выше и выше вверх.

Каким тебе, в этой связи, видится предназначение русской культуры?

Не знаю, могу ли я за всю Россию говорить... Но мне кажется, что наша страна, наша культура последняя, где еще осталось сопротивление вавилонскому хаосу, силам энтропии. Поколение, воспитывающееся в хаосе, мерзостях нынешних, уже потеряно, проиграло. И все равно, мы — единственная великая держава в мире, способная еще воевать и побеждать, еще сопротивляющаяся натиску вавилонской — европейской и американской — культуры.

А до Сибири, что, не доходит западная культура в виде товаров массового потребления?

Дело не в товарах, а в духовном растлении. В Питере и в Москве, в мегаполисах, это очень хорошо заметно — там люди варятся в собственном соку, живут по своим законам, а все, что происходит вокруг, им совершенно чуждо и непонятно. Я много езжу по стране — недавно были, например, в Минске, атмосфера там мне очень понравилась... А в других местах — на Юге, в Казахстане — народ нищает, происходят страшные вещи.

Твое негативное отношение к обывателям — оно не может ли привести к каким-то еще более страшным вещам?

Мое отношение к обывателям такое: обыватели — это та инерция, с которой борется сама жизнь. Ответ широкий, да? Я считаю, что вообще в мире происходит война между силами жизни, солнца — и силой инерции, энтропии. Мы не собираемся всех обывателей уничтожать, но — мы живем, и лучше нам не мешайте. Если мешаете — пеняйте на себя, бороться мы будем жестоко. А нам не просто мешают, нас загнали в угол.

В одной из песен ты только что спел: «вечность пахнет нефтью», такой геополитический образ... Чем тебя лично интересует нефть?

А знаете, чьи это слова? — Бертрана Рассела. Россия сейчас скатывается к положению сырьевого придатка Запада. Процессы в геополитике и геофизике происходят столь стремительно и непредсказуемо, что говорить о том, что произойдет через год, просто невозможно.

А что будет с тобой через год — ты по-прежнему будешь песни писать и петь?

Не могу сказать, не знаю. То, что мы делаем, — это война сразу на нескольких уровнях: политическом, метафизическом... Если понадобится, мы возьмем и автоматы.

Несомненно, все, о чем говорит и поет Егор Летов, составляет части его мировоззрения, существующего и функционирующего как художественная система. Сама по себе, эта система цельна и убедительна (даже точнее, заразительна), но она далека от сухой логической жесткости партийной программы. Летов не дает повода усомниться в своей искренности и в неизбывной готовности брать все на себя. Кажется, такая его судьба — брать на себя бремя и нести его. Но, как писал в свое время Фр. Нищие, обремененный не может себя разнуздать, и следственно, не знает легкости, которая суть привилегия Сверхчеловека. Летов — человек земной, он может ошибаться, сбиваться и начинать сызнова. Вот почему и легкость бытия для него невыносима — как для святого Антония, искушаемого всеми чертями из адской бездны.